Я — один из мерзавцев

Валерий Панюшкин о подспудном чувстве

Людям свойственно делать нравственный выбор. Это вообще предназначение человека

Очереди все стоят и стоят. Кинозалы все полны и полны. Люди, посмотревшие «Аватар» один раз, идут смотреть еще раз. Люди, посмотревшие без 3D-очков, идут смотреть с очками.

Ну да, разумеется, удивительная компьютерная графика, невиданная правдоподобность нарисованных персонажей, цветочков и зверушек. Ну да, разумеется, технологический прорыв…

Однако же почему-то никто не обсуждает тонкостей технологического прорыва. Совершенство новых технологий в «Аватаре» просто констатируют, но никто не говорит о них долго — ни на страницах газет, ни в блогах, ни если прислушиваться к разговорам соседей по кинозалу.

Говорят про то, что образы людей в фильме слишком ходульны и прямолинейны (перевожу: «Правда штоль мы такие сволочи?»). Говорят, что не хочется покидать чудесный мир человеко-кошек (перевожу: «Могли бы ведь мы быть добрее!»). Говорят о том, допустимо ли предательство (перевожу: «Хочется предать!»). Одним словом, в связи с фильмом «Аватар» люди говорят о нравственных проблемах.

Между тем «Аватар» — это сказка для детей. Моя девятилетняя дочка вышла из зала с глазами, полными счастья. Очень красиво и захватывающе. Цветочки светятся, ящеры летают…

И очень просто. Очень понятно, где добро, где зло. И нравственный вопрос только один: можно ли принять сторону добра, если ты изначально часть зла. И людям это нравится.

Дело в том, я полагаю, что людям свойственно делать нравственный выбор. Это вообще предназначение человека. Человек рождается для того, чтобы сделать выбор между добром и злом. Только человек очень не любит думать и ленится разбираться в хитросплетениях мира, который создал Некто куда более искусный, чем Джеймс Кэмерон. А потребность в нравственном выборе существует. А подспудное чувство, что рожден ради того, чтобы отличить добро от зла, никуда не девается. Вот люди и идут на фильм «Аватар» по третьему разу, ибо не сверкающий кошачий мир им нравится, а нравится собственная проснувшаяся вдруг в заскорузлом, как вчерашняя овсянка, мозгу способность делать нравственный выбор.

Мы, как дети (как справедливо замечает в начале фильма девушка-кошка), нам нужно все сильно упростить, чтобы жизнь наполнилась смыслом. И потому мы идем в кино. А там плохие дяди едут на огромном железном бульдозере ломать живое и светящееся дерево, в котором живет целый волшебный народ. И плохим дядям никого не жалко, они едут просто потому, что им так надо, и плевать они хотели на все живое, если им что-то надо. Это ведь плохо, правда? Правда — решает зритель, и в душе его разливается счастье. Счастье от того, что в кои-то веки он совершил то, ради чего рожден.

Для помощи человеку в осуществлении нравственного выбора существуют религия, философия, искусство — но это слишком сложно. Против нравственного выбора работают реклама, маркетинг, пропаганда — и это слишком могущественно.

Однако же потребность выбирать между добром и злом у нас в крови. Человек нравственного выбора хочет. Он хочет, более того, осознать собственную греховность, ибо нет другого пути к спасению. Он хочет сказать себе: люди — мерзавцы, а я один из них, такой же мерзавец, как они.

И становится легче. И мир становится ярче, как будто с него сняли полиэтиленовую пленку консюмеристского безразличия. И вот зачем выстраиваются очереди в кинотеатры. Не для того, чтобы поглазеть на спецэффекты, а потому, что в глубине души люди хотят признать злом свой жестокий мир, включая себя. И хотят признать добром предательство этого мира.

А там, глядишь, уже и предать его наконец.